I.
Не убивать не потому, что не можешь, а потому, что не хочется. Из-за этого всегда казалось, что Ки, старший из сынов Мёбиусов, слишком медленно тащился. Он поздно бросил вызов, поздно стал одним из 14, поздно, пожалуй, стал отцом. Когда Хазе стал лидером, Ки пришлось больше времени проводить одному. Самому. Было непривычно, ему откровенно не хватало общения. Многие из тех мыслей, которыми он в ту же секунду, как они появлялись в голове, поделился бы с братом, приходилось смиренно держать в себе, потому что сказать здесь и сейчас было некому, а потом – уже не так важно. Большая часть из них просто забывалась. То, что задерживалось в памяти подольше, Ки невольно начал обсуждать сам с собой. С внутренней Лиз. Его внутренняя Лиз – весь скепсис, самокритика, которая говорила в нем голосом жены, его укор и совесть, которые всякий раз опускали на землю и напоминали о том, что легко забывалось во время работы.
Когда он стал рипером, когда его предшественник лежал на полу с переломанными ребрами и позвончником, когда из порванных мышц и кожи его струилась быстро стынущая кровь, именно эта внутренняя Лиз сказала Ки: «Ну что ж, тебе хотя бы не перевалило за пятьдесят», - и Ки сделалось стыдно. Но он не хотел бросать вызов матери и не смог бы. Такими темпами он в самом деле дождался бы ее естественной кончины и сам, вероятно, был бы к тому моменту дряхлым стариком. Об этом внутренняя Лиз тоже высказывалась не единожды. «Ты же понимаешь, что это грубое нарушение принципов организации, нарушение клятвы», - говорила. Ки тогда делалось почти страшно. «Помнишь, что случается с теми, кто нарушает клятву?» - звучал ее отстраненный и вечно холодный голос. Он помнил. Клятва, которую все ученики вызубривали с младых ногтей, ляжет с ними в могилу. Ходили даже слухи, что именно она последней всплывает в памяти рипера, когда он умирает, вот только проверить, так это или нет, никто не мог. Тринадцать ударов, которые ему задолжали за непростительно долгую отсрочку и слабость: личное возобладало над интересами семьи.
Этот же бессердечный голос прокомментировал весть о беременности Лиз. «Изумительно, теперь ты будешь мучить своим отсутствием не только жену, но и свое чадо». Все, что Ки слушал в исполнении его внутренней Лиз, давило ему на душу, потому что во многих отношениях было верно, почти даже правдиво, если бы существовала какая-то единая правда.
Настал момент, когда голос этот запел совсем другую песню. На сей раз за монотонностью и холодом таилась какая-то глубинная алчность Ки, с которой он и сам был плохо знаком. Он не был достаточно амбициозен – иначе давным-давно бы находился в отряде или умер бы за свои интересы – но в какой-то момент просто понимал, что подошел вплотную к необходимости шагнуть дальше. Вот и здесь было так же. С этой мыслью Ки поднял голову от отчета Möbius Inc. и пристально посмотрел на Адама. Вряд ли Эберкромби успел мгновенно разгадать, что таилось за обыкновенной внимательностью, с какой Ки за ним следил. Прошло всего несколько секунд, Ки вернулся к отчету. Хазе тоже был рядом, и еще несколько риперов, у каждого было свое дело. Тишина в помещении висела рабочая, гудели компьютеры, дышал кондиционер, временами у кого-нибудь пиликал смартфон или слышались глухие удары пальцев о сенсорный дисплей планшета. «Ты, наверное, никогда не созреешь? К старости подумаешь, что Мёбиусы больше не лидеры, род угасает». Ки тряхнул головой. Подобные мысли смущали его совсем по-детски: у него было все, о чем он только мог желать, большего ему не требовалось. Так что за природа у этого странного желания? Ки еще раз внимательно посмотрел на Эберкромби, намеренно вспомнил тот страшный день, когда Адам убил их отца. Переведя взгляд на почесывающего бровь Хазе, его старший брат вспомнил, каким был лидер риперов в тот день. И таким Ки не видел брата больше никогда - разбитым человеком, у которого по каким-то надуманным правилам отняли родного и любимого отца, а вместе с ним отняли будущее. Мысль эта самому Ки показалась еретической, и он изумленно огляделся кругом, точно спешил узнать, не заметил ли кто, как неверно он сейчас все это выдумал.
Пока его внутренняя Лиз саркастично высмеивала Ки, он вдруг понял – тогда голос, разумеется, замолчал, - что об этом думал уже не впервые. Что алчная мысль эта зрела в нем уже давно, и что он вдруг надумал и счел, что способен вот так запросто кое-что поменять в привычном раскладе. Ощущение собственной готовности отозвалось в нем удивительной легкостью и уверенностью. Ки поднялся из-за стола, ладонями привычно оперся о подлокотники кресла. Это его движение обратило на себя мимолетные взгляды всех присутствующих. И снова никто не понял, почему Ки вдруг решил подняться, не придали значения, вернулись к своим делам. Он непроизвольно воспользовался равнодушием к собственной персоне, неторопливо, пришаркивая ногами, подошел к Адаму и дождался, когда мужчина снова поднимет на него лицо. Эберкромби вскинул брови, и этот мимический жест разом сделал его похожим на подростка. В этот момент Ки никогда бы не дал ему тридцать с лишним лет. Но можно было поспорить на что угодно, что и Эберкромби никогда бы не догадался, почему Ки вдруг навис у него над душой.
- Кир? – немного недоуменно улыбнулся Адам.
Ки ответил сухой улыбкой.
- Я бросаю тебе вызов.

II.
Тишина стояла совсем как в тот день, когда Ки бросил ему вызов. Оторопели тогда все немногие риперы, кто находился в комнате. Хазе хлопал глазами, будто не верил своим ушам. Один только Ки выглядел посреди происходящего так, будто ничего необычного не произошло. Но ведь и не произошло? Лидеру вызов бросить мог любой. Неважно, сколько вопросов от брата он услышал после – все они так или иначе сводились к одному: «почему?», но парадокс заключался в том, что именно на этот вопрос у Ки ответа не было. В тридцать четыре он уже не мог позволить себе ответ в духе «потому что это почетно». Это решение не было принято из-за того, что Ки некуда было себя деть – скорее, напротив, у него было много пропущенного в семье, что наверстать было уже невозможно. И все же, он бросил вызов, а теперь сидел в маленькой комнатке, построенной специально для одного из двух сражающихся. Его оппонент сидел в точно такой же коморке, где кондиционером тщательно поддерживалась обозначенная температура, и можно было собраться с духом, помедитировать, чем обычно и занимались перед битвой. Комнатка была проходной. Внешняя дверь была заперта, дверь, ведущая на арену – открыта. Оставалось еще полчаса. Ки медленно выдохнул, и его широкая грудная клетка постепенно сужалась и опадала, легкие пустели. Веки тяжело опустились, он внимательно прислушался к ударам своего сердца. Мысли проносились в его голове, но ни одна не задерживалась, ни одну он не обдумывал – все неслось сквозь него бесконечным потоком, который в какой-то момент перестал иметь всякий смысл.
Потом сработал будильник. Ки вернулся мыслями в комнату, окинул ее недоуменным взглядом, поднялся, разминая плечи, и вышел через внутреннюю дверь на арену.

III.
Странное чувство дежавю, которое знакомо далеко не каждому риперу – снова он стоял посреди арены, и напротив него опять был близкий ему человек. Друг. Снова на них внимательно смотрели десятки глаз – молодых и старых. Люди видели не один такой поединок, а для некоторых это зрелище было первым. Малыши боялись, но не могли побороть свое любопытство, и их испуг Ки хорошо чувствовал, равно как и недоумение старших. Недоумение, насмешку, осуждение – вся организация, состоявшая из 88 человек, в самом деле состояла из людей, у в каждом из них этот поступок пробудил эмоции. Хазе глядел на них, и Ки без труда нашел его лицо среди многих других. Все они сейчас смотрели на двух риперов на арене, оценивали их возможности и шансы на победу. Никто не знал, чем все закончится. В руке Ки сжимал аккуратный боевой топор, у Адама был армейский нож.
- Ну ладно, - сказал Адам.
Ки показалось, он все еще слышит в его голосе отголосок недавнего недоумения. Считал ли Адам происходящее предательством – Ки не имел ни малейшего представления о том, что творилось сейчас у Адама в голове, но предполагал, что в настоящий момент, все-таки, рипер был сосредоточен только на предстоящей драке.
- Ладно, - кивнул Ки.
Бой начался.
Оба рипера бросились друг на друга с тем напором, какой присущ обычно заклятым врагам. Кровь забурлила в венах. Топор свистел, а в лезвии ножа, слишком часто мелькающем перед глазами, Ки мог видеть свое мутное отражение. Время заструилось иначе. Прошла всего минута, но Ки думалось, что пролетел целый час. Он выбил из рук Адама нож, но уже через несколько секунд Эберкромби так ловко его подсек, что Ки не успел понять, как оказался на полу, а воздух вылетел из легких. Он чудом не прикусил язык из-за этого неуклюжего падения, но ловко оттолкнулся ладонями от земли, вскочил на ноги и метнул в Эберкромби топор. Лезвие пролетело пугающе близко, едва задело плечо совсем рядом с шеей.
Они схлестнулись в рукопашном бою. Отработанные до автоматизма удары, казалось, не знали конца и края. На каждый из них приходился заученный блок, и драка дышала. Бойцы импровизировали, изгалялись, но оба использовали один и тот же язык, потому в какой-то момент сражение показалось бестолковым. Ки пока еще не чувствовал, как тело его покрывается синяками, но мышцы уже горели. Это особенно чувствовалось в коротких передышках, которые они себе устраивали и шли кругом, по спирали, внимательно глядя друг на друга. Потом снова шли напролом. В ход пошли палки. Удары были тяжелыми. Ки крепко получил по плечам и животу – искры брызнули из глаз, - но вскоре коротко и прицельно ударил Адам под колено. Едва только у Эберкромби подогнулась нога, Ки обрушил на него серию новых ударов. Это был первый явный его перевес. Красивое лицо Адама исказилось от боли, а еще от разбитой скулы и брови. Кровь потекла по щеке, мешаясь с потом, но сдаваться вот так просто Эберкромби не умел.
За свою невнимательность он отыгрался чуть позже, когда изрядно повалял Ки и отдубасил как щенка. Волосы у обоих стояли дыбом, пыльные и окровавленные. Запах на арене был тяжелым. Удар по спине – палка переломилась, Ки выбросил ее, даже не слыша отчаянного вопля Эберкромби.
«И долго вы будете телиться?» - устало вопрошала его внутренняя Лиз в те короткие паузы, которые возникали в бою. Ки свирепел после этого вопроса. Опять в ход пошли ножи, а вместе с ними здорово сократилась дистанция между риперами. Порез за порезом. Адам всадил нож в плечо, но Ки дернулся так, что вырвал оружие из мужской руки. Боль огнем прошла по всему телу, Ки взревел. Нож торчал у него из плеча. Рипер почти ничего не соображал, дрался инстинктивно. При первой возможности вытащил из плеча нож, чувствуя, как кровь потекла по руке. Нож полетел в сторону, а драка продолжилась.
Еще через двадцать минут оба доведены были уже до исступления, мышцы точно окаменели, начинали плохо слушаться, и хотелось по привычке закончить это все, утереть ладонью пот с лица, размять плечи, привалиться спиной к стене, потом уйти в душ – и к доктору. Как после неосторожной тренировки. Но в голове у Ки вспыхивали картины, в которых Эберкромби лежал мертвым, и в глазах его ничего больше не было. Он лежал там как человек, с которым Ки в этом новом состоянии ничего не связывало. Ни сонм совместных заданий, ни воспоминания о лихой свадьбе или об Изюме, которым Адам звал Кэр. Как говорил отец, если влез в бой, обязан был победить. Ки собрался с силами, и в следующей атаке почувствовал, что Адам едва заметно сдает. Этого было достаточно, чтобы рука стальной хваткой вцепилась риперу в горло. Ки потянул его к заграждению, о которое ударил раз, потому другой и третий. Другой рукой он бесцеремонно вцепился Адаму в волосы и разбивал его голову о плотный синтетический материал, который отделял зрителей от бойцов. Кровавое пятно все разрасталось. Сопротивление, которое оказывал Адам, слабело. Чтобы тот не ударил его ногой, Ки зарядил кулаком пару крепких хуков в солнечное сплетение, а потом его ладонь впечаталась в мужское лицо и снова направила голову в заграждение. Ки чувствовал, как под силой удара лицо Эберкромби мнется, будто кусок глины, как хлюпает его сломанный нос, откуда уже не сочится, а хлещет кровь, чувствовал даже зубы и горячее дыхание вперемешку с хрипом, и все обрушивал удар за ударом. Больше это не был тот Адам, каким он его знал – распухшее незнакомое и уродливое лицо, исказившееся от боли. Ки слышал треск кости, но продолжал бить. Потом, озверев окончательно, он схватил рипера за грудки – за лямки простой майки, и швырнул на землю. Адам упал и едва мог пошевелиться. Ки не выпускал его из виду и выглядел свирепо. Хватал приоткрытым ртом воздух, с разбитой и кровоточащей губы капала алая слюна. С утробным рыком зловеще брел по арене и остановился лишь для того, чтобы поднять с пола тот самый нож, с которым Адам начинал бой. С ним он вернулся к Адаму и тяжело опустился на корточки рядом с ним. На разбитом лице Эберкромби, лишенном былых красивых черт, на фоне раскрасневшихся белков выделялись ясные голубые глаза, которые смотрели на Ки неотрывно. Лидер хрипел, и воздух со свистом вылетал из его грудной клетки со сломанными ребрами. Наконец, он ненадолго прикрыл веки, и когда снова распахнул глаза, Ки всадил ему в сердце нож. Выражение его лица было ошалевшим, но потом будто бы опустело. Как если бы вместе с Эберкромби он умер сам в этот момент.

IV.
Рука все еще сжимала рукоять ножа, когда вдруг Ки снова услышал тишину вокруг. Поднял голову и увидел замершую публику. Потом, со спины, донеслись шаги. Много шагов. Риперы направлялись к нему. Ки повернул голову на звук, невольно склоняясь на бок, чтобы расслабить травмированное плечо. Взгляд его опустился на мужские тяжелые ботинки, принадлежавшие Хазе. Руки у брата были сжаты в кулаки, лицо - белее мела, а губы плотно сжаты, потому что, должно быть, за ними удерживалась такая брань, которую детям слышать не пристало. Ки улыбнулся ему, обнажая обагренные кровью зубы. Улыбка была чудовищной. Хазе вдохнул, собираясь что-то сказать, но снова замолчал. Ки провел тыльной стороной ладони по зубам, чувствуя привкус крови, пыли и соленого пота, сплюнул и кое-как поднялся на ноги. Остальные смотрели на него с уважением и смирением: свершилось то, что должно было.
Травмированная рука начинала неметь. Ки еще раз обвел взглядом всех наблюдателей, после чего медленно опустился на пол, чувствуя спиной его холод. Веки опустились, стало темно.
- Итак, ты победил, - выдал, наконец, Хазе. Ки улыбнулся, а брат не удержался и добавил: - Чертов ты идиот…